Москва 18 октября 18591
Любезнейший и достойнейший друг мой Иван Иванович,
С искреннею радостью узнал я о получении Вами большой золотой медали, хотел было писать к Вам и поздравить Вас с такою важною наградою, но приостановился, думая, что очередь была за Вами порадовать меня таким известием, и не ошибся; передо мною Ваше последнее письмо, где ясно и четко значится, что наконец Вы достигли желаемой цели, что Ваши труды и старание награждены и что любовь Ваша к искусству доставила Вам золотой ключ к дверям рая художников. Теперь смело и бестрепетно идите к золотым вратам будущего Вашего счастия! Они откроются перед Вами, и в туманной дали, в прозрачно-лиловом тумане Вы узрите уготованный для Вас лавровый венец славы. Но, друг мой, не ослепляйтесь его лучезарным сиянием и не спешите овладеть им, ...пусть он будет прекрасной целью всей Вашей жизни; рано пожатые лавры скоро увядают на пламенном челе.
1. Из письма Вашего я читаю тревожное состояние Вашего духа: Вы говорите, что большая золотая медаль мало Вас порадовала, что картина Ваша не стоила такой награды и, наконец, что Вы, как бы в оправдание себя перед другими, хотите написать другую картину, и в заключение всего говорите, что Италия, Швейцария и вся заграница страшит Вас и что вследствие такой передряги в мыслях и чувствах, Вы хотите ехать в Крым. Извините меня, друг мой, за откровенность, а мне кажется, что все это взятое вместе есть несомненный признак болезни и что Вам нужен врач; за неимением пока другого я рекомендую Вам себя и, с вашего позволения, пропишу Вам рецепт; но прежде всего постараюсь определить причины явления тех или других признаков. Во-первых, получение большой золотой медали не радует Вас потому, что Вы ее уже получили. К сладости всякого достижения или удовлетворения всегда примешивается небольшая доза горечи, это в натуре человека; но это еще не все: Вы, добрый друг мой, по скромности Вашей и по честности Вашей натуры, оттолкнули на время Ваше самолюбие и дали место смирению. Оно хорошо, только все же это есть признак болезни, хотя и весьма уважительной.
2. Вам кажется, что картина Ваша не стоила такой награды. На это скажу, что, во-первых, не нам судить наших судей, а во-вторых, что бы Вы сказали, если б Вам не дали за нее большой золотой медали? Мой ответ на это: бери, когда дают, ибо оно лучше, нежели жалеть о том, чего не дали.
Что касается до оправдания, то я считаю его совершенно бесполезным и ненужным; все знают, как Вы трудились и занимались, — а без особенного приготовления и следующая картина Ваша от последней недалеко уйдет — между этою и тою еще не будет пропасти. Следовательно, по-моему, предприятие это бесполезно, а потому и не нужно. Далее: Вы сетуете на какую-то тяжеловатость и грубость коры, которой при всем усилии не можете сбросить, и вините в этом Север. И в этом вижу я признак болезни, а следственно, и отсутствие здравого мышления. Впечатления окружавшей Вас природы в детстве имели, конечно, влияние на направление Вашего таланта к предметам суровым, мало встречающим симпатию, но в способе воззрения Вашего на предмет и в изображении его проглядывает глубокое эстетическое чувство, обещающее дальнейшим произведениям Вашим достоинства, способные удовлетворить требования самого утонченного вкуса. Перемена края, живая природа подействуют на Вас благотворно, и чем резче будет сделан этот переход, тем вернее успех, а потому намерение ехать сперва в Крым мне кажется неосновательным. Положим, что Крым далеко не Вятка и не Петербург, но все же он не Италия и не Швейцария, да и охота Вам тащиться на перекладных полторы тысячи верст под самыми тяжелыми и скучными впечатлениями, для того, чтобы увидеть слабый оттенок прекрасного. Тогда как Вы под живыми свежими новыми и разнообразными впечатлениями можете перенестись по железной дороге прямо в край чудес природы и искусства. Там Вы разом найдете все, чего не передали нам пейзажисты и что рисовало Ваше воображение. Нет, любезнейший друг Иван Иванович, мой совет: перекрестясь, да прямо за границу, и именно в Италию. Эта красавица своими прелестями и своими чарами разом уврачует недуг, порожденный севером. Она, умастив душистым бальзамом, нежными своими перстами снимет кору и легкостью своей фантазии окрылит Вашу мечту. Италия любит северных гостей своих и, зная, чего они так долго были лишены, с особенной заботливостью лелеет их — Щедрин2, Лебедев3 и Штернберг могут служить Вам ясным тому доказательством. Вы же, друг мой, по отдаленности Вашей родины и по лишениям в детстве имеете еще большее право на ее нежную заботливость. Теперь вкратце о других делах. Гине точно просил меня выслать ему картины, но тут же просил, если можно, продать их хоть за сто рублей — я предпочел последнее и предложил их в нашу лотерею. Их приняли и оценили в 125 р[ублей]. Но вот задержка с Советом, не собираются утвердить нашу оценку. Как только утвердят, то я вышлю деньги к Вам. Вашу картину я также охотно предложу туда же, но мне нужно знать Вашу цену. Напишите поскорее, с первою же почтою, может быть, успеете до собрания Совета. Насчет пейзажного альбома жалею, что предприятие Ваше не удалось, хотя мне неизвестно почему? Постараюсь сделать фотографию с рисунка и пришлю Вам. Благодарю Вас за прекрасный подарок. Но лучший подарок будет [для] меня свидание с Вами. Ожидаю Вас с нетерпением, а до того, прошу Вас, пишите ко мне почаще.
Преданный Вам А.Мокрицкий.
Жена моя благодарит Вас за память и шлет Вам дружеский поклон. Повидайтесь, прошу Вас, с Сашей Драбовым и попросите его, чтоб он не медлил с ответом на последнее мое письмо.
1 Свое письмо Мокрицкий ошибочно пометил 1859 г. Следует читать 1860 г., так как в письме речь идет об окончании Шишкиным занятий в Академии художеств.
2 Щедрин Сильвестр Федосеевич (1791—1830) — живописец. Пейзажист. Учился в Академии художеств (1800—1812).
3 Лебедев Михаил Иванович (1811—1837) — живописец. Пейзажист. Учился в Академии художеств (1829—1833).