Москва. 18 апреля 1860
Любезный друг Иван Иванович,
Напрасно Вы думаете, что, давая мне комиссии, затрудняете меня; такие поручения, какими Вы затрудняли меня доселе, я готов исполнять ежедневно. Может ли быть для меня что приятнее, как возиться с картинами? Но если эти картины Ваши или других молодых художников, которых я знаю с самого начала их деятельности, то это удовольствие ни с чем не сравнимо. Лучше бы Вы побранили меня за то, что я не отвечал о сю пору на Ваше письмо. И не уведомил Вас о получении картины и рисунка. Не лень была тому причиною, а расчет ответить уже разом по получении остальных вещей.
Сегодня получил я с железной дороги ящик с 2-я картинами Гине и 7-ю литограф[скими] оттисками, и при них 4 рамки. Все присланное Вами будет поставлено на выставку.
Из Вашего письма, любезнейший Иван Иванович, я вижу, что Вы желаете, во-первых, узнать мой отзыв о Вашем труде и, наконец, чтобы я назначил цены Вашей картине и Гине. Первое скажу охотно, а за второе не берусь. В картине Вашей недостает только того, что дается опытностью и наглядкою, а что оно такое, это впоследствии скажет Вам лучше всякого другого собственное Ваше чувство — не теряйте только из виду одного — 1) что картина есть органическое целое, в котором части — суть органы; одни главные, без которых целое существовать не может, а другие второстепенные и того менее. 2) Излишняя полнота красот так же вредна для картины, как и недостаток их. 3) Отдыхи глазу в картине нужны так же, как и свобода для воображения зрителя.
Таинственность и обворожительность дает пищу воображению и прибавляет интересу. Отчего на фотографию смотрим мы холодно и с меньшим интересом, чем на мастерское произведение искусства или даже удачный эскиз? Оттого, что фотография дает нам все, не оставляя ничего воображению. Отчего сумерки и лунные ночи так много имеют интереса для души поэтической? Оттого, [что] в них есть много таинственного, есть много для нас скрытого, что может поразить нас неожиданностью. Художник без маленького кокетства не поэт. Рюиздаль1 и Поль-Поттер2, при всей своей простоте и любви к истине, обладали в известной мере кокетством, они были великие художники-поэты, глубоко понимали душу природы, понимали и душу зрителя. Картины писали они не для себя, а для других — и не сочувствовать им невозможно, потому что они умели затронуть наше чувство. Это понимание души природы доставалось на долю не всем художникам. Одни родились с этим чувством, другие приобретали его. В первом случае оно пробивается в таланте как росток из почки растения и зреет вместе с ним и достигает высшего и полного развития, второе не всегда достигает желанного результата, постороннее влияние опаснее для второго, нежели для первого.
Картинки Штернберга3 были интересны уже и тогда, когда он мало знаком был с искусством, когда в технике его была видна робость и слабость. Я уверен, что у Калама было то же самое. В том и другом понимание души природы родилось вместо с их талантом. Это понимание души природы сопровождается чувством составить картину; это чувство я с удовольствием встречаю в картинах Гине, а также и у Джогина. У Гине оно в картинах яснее.
Видите ли, друг мой Иван Иванович, как я люблю Вас, я не хочу хвалить Вас, потому что понимаю Вас и твердо на Вас надеюсь — трудитесь и посещайте Эрмитаж — из тех старых, не пленяющих красками и, как говорят нынче, не похожих на натуру картин Вы почерпнете для себя легче и скорее все то, что можно высказать словами. Там есть сокровища, которыми молодые наши художники пренебрегают. Гине, по моему пониманию, на прекрасной дороге, у него пресчастливый талант, обещающий отличного и симпатического художника. У Вас с ним совершенно разные характеры, и сходитесь только в одном — в любви к труду и сознании необходимости учиться.
Картинки Гине мне очень нравятся, и удивляет, в какой степени овладел он техникой, и рисунок прекрасный, и написаны они смело и легко. Молодец Гине, но пусть он не много дает весу моей похвале, потому что требования мои теперь от него будут строже, нежели его собственные. А все-таки, господа, прошу вас сказать мне цену вашим картинам — без это[го] я ни за что не решусь оценить их.
1) Литогр[афские] экземпляры ваши прекрасны — жаль, что печатать у нас не умеют, поедете в Париж, там издадите другие.
2) За всем тем это лучшие литогр[афированные] пейзажи, какие доселе были изданы у нас в России, да поможет вам господь бог.
3) В них мало кокетства — не бойтесь его, оно есть и в самой натуре и разлито бывает и в формах и в освещении.
4) Истина не потеряет от него, напротив, явится прекраснее. Это грация, без которой самая красота холодная и мало привлекательна,
5) а произвед[ение] искусства должно нравиться — ходите почаще в Эрмитаж, там все есть; мудрые старики всему научат вас.
6) Калам великий гений и всегда нравится не столько правдою, сколько правдой и прелестью своих картин.
7) Я много видел его картин, но какая у нас теперь на выставке, так никогда еще от него не видел. Это сама грация — Венера Медицейская.
8) Наскучил я вам довольно, не будете просить моего мнения; жаль, что не умею быть кратким. Это большой мой недостаток.
Преданный Вам Аполлон Мокрицкий.
1 Рейсдаль Якоб ван (1628/1629—1682) — голландский живописец и офортист. Пейзажист, писал также марины.
2 Поттер Пауль (1625—1654) — голландский живописец и офортист. Анималист.
3 Штернберг Василий Иванович (1818—1845) — живописец. Пейзажист, жанрист. Учился в Академии художеств (1835—1838). В 1839 г. получил звание классного художника третьей степени.