[Париж. Май—июнь 1874]
[...]1 из-за всякого громадного множества вещей я встретил очень немного действительно хороших. Французы поражают своей бессодержательностью, одним внешним шиком, который пересаливается до того, что становится нахальством. Здешние стремления и задачи в искусстве прежде всего коммерсантные — какие-то ремесленные, все основано на том, чтобы блеснуть, поразить и выделиться из массы, и для этого здесь все средства хороши. Нашему брату этого отчасти недостает, а потому не худо присмотреться, но горе увязнуть здесь — потеряешь все, что сокровенно и дорого каждому любящему искусство. Все, впрочем, относится до массы здешнего большинства. Отдельные же художники есть такие, что не насмотришься, и даже колористы. От всех немецких вещей веет поразительной жизненной правдой, а подчас и юмором, но нередко даже и поэтичностью, так что вещи их полны интереса, и остаются навсегда в памяти. Деятельность художников в Париже громадная, в чем убеждает число картин, предназначающихся для годичной выставки, говорят, оно дошло в этом году до 5000 картин, из которых принято 2000, остальные же 2000 разбрелись по всевозможным частным выставкам и магазинам, которых здесь несметное множество. Публика относится чрезвычайно сочувственно ко всему, что выставляется. Кроме множества постоянных музеев, открыты теперь еще 3 больших выставки и все набиты публикой и не надивишься. Однако, простите за понятное увлечение, напал на свое больное место, так и удержу нет — довольно об искусстве.
Устроились мы здесь очень хорошо, наняли две меблированные комнаты с небольшой кухней и платим 70 франков в месяц, мастерскую еще не решаюсь взять, потому что приходится нанимать на целый год, а я не знаю, долго ли удастся пробыть здесь. Кроме соображений по части искусства, доктор, который меня пользует, предписывает ехать на некоторое время на воды в Швейцарию. Благодаря, вероятно, развитой здесь уличной жизни, живется в Париже очень легко и беззаботно — все как-то подскакиваешь и подпрыгиваешь, а может быть, и оттого, что французы больше пробавляются разными питиями, а не едой — русскому здесь хоть разориться, но желудка не обременить. Наши, впрочем, не унывают. Репин пишет очень хорошую вещь2 и вообще работает много. Поленов написал весьма интересную картину, которая очень заметна на здешней годичной выставке. Сюжет "Право господина" из французского былого прошлого; барин, выбирающий себе одну из своих крепостных девушек-невест3. Боголюбов устраивает себе палаццо на вечное житие в Париже, кляня Петербург, Харламов4 пишет женские головки француженок и итальянок, итальянок и опять француженок и поражает не только русских, но и французов.
До свиданья — пишите, не ленитесь — помните жаждущего новостей родных. Душой преданный Савицкий.
Катя шлет всем сердечный поклон. Всем друзьям и знакомым передавайте мой привет.
1 Начало письма утеряно.
2 Речь идет о картине И.Е.Репина "Парижское кафе" (1874—1875).
3 Картина В.Д.Поленова "Право господина" экспонировалась в Салоне в 1874 г. и в 1875 г. была приобретена П.М.Третьяковым.
4 Харламов Алексей Алексеевич (1842—1922) — живописец. Портретист и жанрист. Художник салонно-академического направления. Учился в Академии художеств (1852—1868). С 1874 г. — академик. Жил в Париже. С 1882 г. — член Товарищества передвижных художественных выставок.