Дюссельдорф. 29 сентября 1864
Милостивый государь Николай Дмитриевич,
Чрезвычайно неприятное, но справедливое письмо Ваше я получил... и спешу на него ответить: но что писать Вам или что говорить я и сам не знаю...
Картина Вам не нравится, я Вам напишу другую, бросаю все другое и начинаю писать Вам, но дело вот в чем: размер картины по условию весьма неподходящий — слишком квадратен. Этот размер годен только для картин лесных внутренностей преимущественно, и потому я нашел необходимым изменить прежний размер, т.е. вместо 11 и 14 дециметров я взял 101/2 и 15, — надеюсь, что Вы не будете в претензии, почему я и заказал холст1.
Сюжет картины таков: "После грозы", на среднем плане остатки разбитого и сожженного молнией дуба, от которого частью будет виден дымок и прочее. Надеюсь, что Вы этим сюжетом будете довольны. Это из Тевтобургского леса, где я нынче провел дождливое лето. Кстати, нынче лето было здесь, да и везде, короткое, по крайней мере в Швейцарии и даже в Италии была прескверная погода. Надеюсь, что эта картина не будет этюд.
А, что ни говори, я за ту картину краснею, и краснею жестоко, мне совестно, а дело покамест непоправимое. Что станешь делать, добрейший Николай Дмитриевич, а ведь сколько я с ней бился проклятой, и сколько она у меня отняла время. И сколько было получено советов Коллера, и вот эти-то советы и довели ее до состояния этюда. Его принцип в искусстве — не удаляться от этюда ни на шаг.
Если Вы будете так добры, Николай Дмитриевич, то продайте ее, ибо я теперь сижу совершенно на бобах, денег ни гроша — цены я назначить совершенно не могу. Я полагаюсь на Вас, добрейший Николай Дмитриевич, потрудитесь только продать, ну хотя бы за 150, за 200, а если не так, так хоть за 100, только, пожалуйста, продайте — я сижу без денег.
Выставлять ее я бы не хотел. Этюды я бы желал, чтоб только видела Академия (этюды мои еще у позолотчика Иванова, штук 20 или 30).
Так вот какие вещи, добрейший Николай Дмитриевич, а все-таки дело скверное, я здесь за границей совершенно растерялся, да не я один, все наши художники и в Париже, и в Мюнхене, и здесь, в Дюссельдорфе, как-то все в болезненном состоянии — подражать, безусловно, не хотят, да и как-то несродно, а оригинальность своя еще слишком юна и надо силу.
Желаю Вам всего хорошего. Остаюсь с исти[нным] почтением Ваш покор[ный] слуга
Шишкин.
1 Ниже этой строки помещен обрамленный вариант-набросок будущей картины ("Вид в окрестностях Дюссельдорфа").