Питер. 19 августа 1888
Многоуважаемый Иван Николыч!
Сегодня я приехал в город и нашел Ваше письмо, крайне неприятно, что оно не было прислано мне вовремя. Теперь я пишу Вам наудачу, не знаю наверно, в Киеве Вы или где-либо в чужих краях путешествуете.
Предложению Вашему и Марии Николовны1, я очень рад, давно не рисовал пером и чувствую, что сделаю недурно. Материалу нового много, и есть, так сказать, некоторый зуд в руках. Но вот что главное, я хотел бы знать, хотя приблизительно, какой сюжет рисунка лучше и любезнее для Марии Николовны: лес — глухой, более открытый, еловый, сосновый и пр. и пр. Только не поле и не море, можно, я думаю, выразить желание, что более симпатично будет для нее, тогда бы я еще с большей уверенностью работал.
Размером рисунка я не думаю стесняться, хотя размер Вашего рисунка я помню не точно. Это все поэзия и эстетика дела, а вот и проза, и, по правде сказать, не особенно приятная вещь. Желает ли Мария Николовна променять 10 екатерининских портретов на один лист бумаги, правда, довольно большой, испещренный чертами стального и гусиного пера, изображающий какой-то лес?
Потом, этот лист потребует раму со стеклом, наверное раму хорошую, т.е. дорогую, стекло также, все это надо заказать (нарочито) у Беггрова или у кого иного (нельзя ли будет стекло поставить в Киеве). Обо всем этом я прошу Вас, многоуважаемый Иван Николыч, черкнуть мне слова два.
Нынешнее лето мы жили за Нарвой в полунеметчине, места хорошие, а люди дрянь, лето было более чем плохое. Немцы и немецкие чухни ужасно надоели. Думаем конец августа и сентября пожить на островах, близ Питера, может осень будет хорошая.
Желаю Вам и Вашей супруге от всей души здоровья и счастия, передайте ей поклон, а также Варваре Николовне и Богдану Ивановичу2, как его здоровье и где они теперь? Поклон папаше, если только он помнит меня. Остаюсь с истинным к Вам почтением
И.Шишкин.
1 Терещенко Мария Николаевна — сестра И. Н. Терещенко.
2 Б.И. и В.Н.Ханенко.